11 февраля 1982г.

Второй день как окончила чтение “Блокадной книги” (часть вторая) (Гранин и Адамович. О). Все еще во власти “блокады”. Я и раньше читала про блокаду, смотрела к/ф о блокаде, но ничто так не волновало как эти дневники, и, пожалуй, в основном дневник Юры Рябинкина, на котором я не раз всплакнула. Я снова была в Ленинграде того страшного времени. Скоро 13 марта – день эвакуации нашего авиационного института (и меня тоже) из Ленинграда. 40 лет назад! Никогда я до этого времени не возвращалась до этого так последовательно к пережитому от начала и до момента эвакуации, как во время чтения дневников Юры и Г.А. Конечно, память многое не удержала. Возможно, отдельные мелочи ускользнули из памяти, а то что вспоминалось не знаешь точно когда произошло. В этом отношении дневник незаменим. Но все же многое, очень многое помнится. Я решила написать о пережитом на память своим детям и внукам.

А ведь в момент объявления войны я была далеко от Ленинграда – в Мурманске...А ведь в момент объявления войны я была далеко от Ленинграда – в Мурманске, куда я приехала 12 июня, а 1 июля мы собирались всей семьей ехать на юг. В Мурманске было относительно спокойно, немцы летали, но не бомбили. 10 июля я получила из института открытку с предложением немедленно выехать для продолжения учебы, т.к. в связи со слож. обстоятельствами занятия начнутся в ближайшее время. Выехать было очень трудно. Родители возражали против моего отъезда и не хотели помочь достать билет. Тогда я решила сама сходить на работу к отцу (он с финской кампании был военврачом) и взять там справку, чтобы получить билет в воинской кассе. Я пришла в госпиталь и в это же время приехал автобус с ранеными, а до этого, видимо, был еще автобус, т.к. в приемном покое и в коридоре лежали на носилках раненые и стонали, и кричали. Это было так ужасно, что вся эта картина как живая и сейчас у меня перед глазами. Справку я получила, билет достала и 18 июля двинулась на встречу своей судьбе. 20 июля я была в Ленинграде. Занятий не было, а вместо этого нас отправили рыть окопы. На второй день нас спешно увезли обратно, где-то рядом были немцы. Т.к. занятий в ближайшее время не предвиделось, то я с подругой поступила на мясокомбинат (помощником). С питанием было очень хорошо. В комиссионных магазинах были даже рис и гречневая крупа. Мы питались в столовой, а потому ничего не покупали и даже крупу (3кг риса и 3кг гречневой), что меня заставила взять мама, я по приезде отдала сокурснице, которая жила в городе. Деньги у меня были, и я купила чудесные туфли за 250 руб. Через некоторое время вводят карточки. Хлеба я сначала получала 400г белого и 400г черного. Белый брала, черный нет. В столовой кормят чечевичной похлебкой на 1-ое, 2-ое – обычное. Дают молоко на работе.

Когда возвращалась с ночного дежурства (на автобусе), шофер объявил, что поедет без остановки до конечной (видимо был артобстрел). Я попросила открыть дверцу, чтобы выпрыгнуть на ходу. Шофер открыл, я прыгнула и упала на асфальт. Разболелась рука в локте. После снимка оказался перелом лучевой кости левого локтевого сустава. Наложили гипс, который был у меня месяц. А тут на м/к стали сокращать штаты. Моя подруга попала под сокращение, а я, будучи на б/л числилась на работе. 30 августа нас погрузили на машины и перевезли на Майорова в помещение авиац. техникума, учащихся которого не вызвали на учебу. С питанием постепенно стало хуже. Начали учиться, но проходили 3 дня, а потом в одной группе снарядом пробило потолок и сам снаряд упал в класс. Теперь мало кто ходит на занятия. 8 сентября – первая бомбежка. В бомбоубежище мало кто пошел, хотя ходила комендант по комнатам и выгоняла. Слышны были разрывы бомб. Стены у нас очень толстые были, но окна подрагивали. В непосредственной близости бомбы не разрывались. В столовой некоторые мальчики выхватывали прямо с тарелок у девушек котлеты и раздаточница просила их оберегать, т.к. лишней порции дать не может. В то время на рабочую карточку давали 350г хлеба. Где-то в сентябре пришла ко мне подруга Люся Богданова, которая училась в химико-технологическом институте и с которой после школы мы редко встречались. Когда учились в школе, она часто бывала у нас. Папа часто помогал нам в решении задач, которых мы решали в несколько раз больше, чем их задавали. Сам предлагал нам задачи, показывал фокусы. Одним словом, он увлекался математикой (которую очень любил) вместе с нами. Это было радостное время. Как Люся меня разыскала – не знаю. Говорит, потеряла карточки и на 3 дня пришла питаться ко мне. Выкуплю в 6 ч. хлеб. Разделим пополам. Потом обед в столовой съедали вместе. Обед уже не насыщал. На 4-ый день она ушла, хотя я ее жалела и оставляла еще. Сказала, что другие помогут. После войны мы иногда встречались, но никогда она не вспоминала Ленинград и то, как мы с ней жили 3 дня вместе. Естественно я тоже молчала.

У меня все еще рабочая карточка. Сижу на бюллетени. Гипс сняли где-то в конце сентября, но рукой не владею и такая она страшная, как палочка. Кажется 3 декабря меня уволили. Каждый раз, когда я ходила за карточками (м/к перевели куда-то не помню в город), мне было ужасно стыдно, что я не работаю, но рабочую карточку получаю. И не было сил отказаться. В сентябре вначале мы ходили мы ходили на Невский в кафе-автомат. Там давали кофе и сосиски с гарниром. Но очень скоро вместо сосисок стала каша или чечевица, а потом туда уже было не попасть. Помню не поела я каши, т.к. очередь была огромная, и стала переходить на др. сторону, а там стоят два милиционера и спрашивают друг у друга, кто сколько съел порций сосисок. Оказалось один – 4, другой – 6. Потом кафе-автомат закрылось.

Перевели в комн. другого крыла. Воду сначала носили с улицы Садовой, а потом, когда Ф. замерзла, оттуда (благо недалеко!). Однажды нас позвали помочь в военкомате. Видимо в ноябре. Уже было очень холодно. Мы сшили себе на ноги из ваты и одеяла стеганые сапоги. Ходить в туфлях и ботиках было холодно. Сидим, работаем. Вдруг дверь отворилась и входит дядя Сережа (С.Э. Фриш – физик). Я не знала, куда мне деваться от стыда за свой вид. Низко опустила голову, чтобы он меня не узнал. Сейчас я понимаю, что это было глупо, а тогда готова была провалиться сквозь землю. Но он прошел рядом в комнату, не заметив меня, а тут нас отпустили домой. Вероятно, он заходил за в/б т.к. его вместе с семьей эвакуировали самолетом. Об этом я узнала позже.

Пока было терпимо с голодом и холодом, то мы даже занимались, собирались сдавать зачеты и экзамены, потом уже только читали художественную литературу, иногда ходили в театр и кино, а также на толкучку, где просто глазели на старинные вещи, картины и проч. Все отдавалось за бесценок: кусок хлеба, несколько cухарей, горсточка крупы. Почему-то запомнился мне только “Отелло”, хотя мы ходили в театр не один раз. К/ф тоже не помню, только бросалось в глаза как там ели-пили или показывали еду. Последний раз мы ходили на “Маскарад”. Почему-то это запомнилось. Там был длинный стол накрыт, и каких там не было яств и фруктов. Первый выход в 6 утра в булочную, потом на толчок. Дома было страшно холодно, хотя, видимо, толстые стены нас как-то спасали. Клали под себя 2 матраса и на себя 2 матраса и по очереди вели рассказы. Жило нас в комнате 10 человек. Воровства не было. В конце ноября или в начале декабря сложились по 50 г и купили времянку. Теперь мы могли погреться, попить горячего (снег топили). В начале января дали по 150г клюквы. У нас было несколько девчат – доноров. В день сдачи крови они получали буханку хлеба и что-то еще (сахар кажется или конфеты) и так им давали донорскую карточку, к двум девочкам приходили военные и приносили еды (кета, консервы). Дали масло, и начался голодный понос. В феврале прибавили хлеба. Уже можно было купить хлеб и мясо на базаре. Мясо мы опасались покупать. Кто его знает, что это за мясо?! А вот хлеб мне несколько раз продавали девочки по 50 руб. 100г. Начали поговаривать об эвакуации. В начале марта стали составлять списки. Нас уже перевели в новое кам. здание, где стены не были такими толстыми, как в старом здании и были покрыты изнутри инеем. Приобретя времянку, мы кое-как мылись по очереди возле нее, воду экономили. Можно думать какое это было купание в небольшом тазу.

Вот уже объявили, что 13 марта мы поедем. Сначала пешком до финского вокзала, потом на поезде и затем через Лад. Озеро на автомашинах. А я все деньги извела на хлеб и осталась с грошами. Решила пойти продать свою пайку (400г). Какая-то женщина взяла сначала мой хлеб, потом схватила за руку меня и стала кричать, что я спекулянтка и звать милицию. Я страшно испугалась, вырвалась и постаралась скрыться, а женщине видно то и надо было. Пришла в отчаянии домой – и о счастье! Мне перевод от родных на 300 руб. Можно ехать. Ф. вокзал – Бор. Грива перевозили, там накормили и дали сухой паек. Я по дороге слезла в Баб. и поехала и в деревню к подруге (еще с одной девушкой). В Баб. меняли нитки (взяли немного) и карт. и жили 2 дня у одних (бабушка и женщина ничего с нас не взяли, хотя у самих почти ничего не было). Везде есть разные люди! По дороге в Кисловодск кто мог по пути попасть к родным – ехал к ним, остальные что-то очень быстро попали в лапы к фашистам. Я после различных мытарств попала в деревню к матери и сестре подруги.