Эта история о том, как Михаил Александрович Егоров, кандидат наук, длинный, сосредоточенный очкарик, чуть не женился.
Была девушка... женщина, которая медленно, ласково называла его — Мишель. Очкарика слегка коробило, что он Мишель, он был русский умный человек, поэтому вся эта... весь этот звякающий чужой набор — «Мишель», «Базиль», «Андж» — все это его смущало, стыдно было, но он решил, что он потом, позже, подправит свою подругу, она станет проще. Пока он терпел и «Мишеля», и многое другое. Ему было хорошо с подругой, легко. Ее звали Катя, но тоже черт возьми — Кэт. Мишель познакомился с Кэт у одних малознакомых людей. Что-то такое там отмечалось, день рождения, что ли, была Кэт. Мишель чуть хватил лишнего, осмелел, как-то само собой получилось, что он проводил Кэт домой, вошел с ней вместе, и они весело хихикали и болтали до утра в ее маленькой милой квартирке. Мишеля приятно удивило, что она умная женщина, остроумная, смелая... Хотя опять же — эта нарочно замедленная речь, вялость, чрезмерная томность... Не то что это очень уж глупо, но зачем? Кандидат, грешным делом, подумал, что Кэт хочет ему понравиться, и даже в душе погордился собой. Хочет казаться очень современной, интересной... Дурочка, думал Мишель, шагая утром домой, в этом ли современность! Кандидат нес в груди крепкое чувство уверенности и свободы, редкое и дорогое чувство. Жизнь его обрела вдруг важный новый смысл. «Я постепенно открою ей простую и вечную истину: интересно то, что естественно. Чего бы это ни стоило — открою!» — думал кандидат.
Дальше — больше: Мишель все ходил и ходил к Кэт, изредка начинал говорить, что не вся же литература — «Аэропорт»! Кэт тихо, медленно смеялась, они ласкались... Мишель погружался в некий зыбкий, медленный, беззаботный мир, и его уже меньше тревожило, что все время — музыка и музыка, беспрерывно, одинаково; что свет — где-то под ногами, что по-прежнему вялые жесты Кэт, медленные слова... Он их не слушал. Он решил, что, пожалуй, стоит маленько расслабиться. Все потом войдет в свои берега. Есть в природе весна, есть разливы... Мы потом славно все наладим: она неглупа, она поймет, что не вся литература — «Аэропорт», да даже дело не в том: пусть «Аэропорт», но пусть рядом будут реальные измерения вещей: например, прожит день, оглянулся — что-то сделано, такой сокровенный праздник души, не знать хоть иногда праздника — величайшая бедность. Конечно, конечно, думал Мишель, переливая в руках мягкие струи душистых волос Кэт, конечно, она знает в совершенстве искусство нежности, ласки, но мы прибавим к этому нечто трезвое, деловое. Мы обретем!
— Катя, — говорит Мишель, — что, если мы... у меня скоро отпуск, махнем-ка мы в Сибирь. На Алтай. Возьмем рюкзаки — и пешком. Там очень развита народная медицина, я бы хотел подсобрать материал...
— Найн, — нарочно сердила его Кэт чужими словами и смеялась. — Но-о, Мишель.— Найн, — нарочно сердила его Кэт чужими словами и смеялась. — Но-о, Мишель.
А смеялась она обворожительно, медленно, тихо, обещающе, зазывно... ну, черт знает как двусмысленно. Мишель бросался ее целовать, а Кэт слабо отбивалась и говорила:
— Ну, хватит, Мишель, хватит...
«А здоровый я мужчина!» — думал про себя Мишель. Ему было хорошо.
Так продолжалось с месяц.
И как-то Мишель пришел к ней опять вечером. Пришел... и оторопел: на диване, где он вчера еще вольно полулежал, весьма тоже вольно полулежал здоровый бугай в немыслимой рубашке, сытый, даже какой-то светлый от сытости.
— Здравствуйте, — сказал Мишель. Он постарался сказать спокойно, но сердце у него заболело. А дальше он и вовсе ошалел: Кэт была в халатике, он сразу этого не заметил. Но ведь это при нем она ходила в халатике, почему же еще при ком-то? Что это?
Бугай в цветастой рубашке сел на диване и несколько насмешливо, несколько снисходительно смотрел на длинного опрятного кандидата.
— Знакомьтесь, — спокойно, медленно сказала Кэт, — Серж, я тебе говорила...
Серж кивнул.
Мишель продолжал нелепо стоять: он не знал, как ему быть. Потом он сел.
В комнате было накурено, но не душно, а как-то сладко-приторно: звучала тихая музыка. Кандидат чувствовал себя очень скверно... Он встал и подошел к Сержу.
— Михаил Александрович, — представился он. И протянул руку. «Может, это ее родственник?» — подумал он.
Серж снисходительно подал свою руку. И кивнул снисходительно... Кандидату вовсе стало нехорошо: какой родственник! Родственники не смотрят так насмешливо, так снисходительно, это сидел наглый соперник. Кандидат опять сел.
— Кофе? — как ни в чем не бывало спросила Кэт; она была мила и спокойна. — Коньяк?
— Что вы предпочитаете? — тоже спокойно, медленно спросил бугай в тропической рубашке; как-то умели они так говорить — вяло, медленно у них получалось.
«Как в лучших домах Лондона», — пришло на ум кандидату, он то и дело где-нибудь слышал эту до омерзения глупую фразу, а теперь сам почему-то вспомнил. Он обозлился на себя за это. И за то еще обозлился, что растерялся. И за то еще, что не может никак обрести верный тон в этой ситуации. В таком идиотском положении он еще не бывал.
— Коньяк, пожалуй, — неожиданно тоже медленно сказал кандидат, но в его медленности явно зазвучала ирония; кандидат воспрянул духом: кажется, найден верный тон, единственно возможный. — А вы?
— Да, пожалуй, — медленно сказал бугай, не услышав чужой иронии. Кэт услышала иронию и внимательно посмотрела на Мишеля... непонятно усмехнулась.
— Серж, в холодильнике, — сказала она.
Серж встал и медленно пошел на кухню.
— В чем дело? — спросил кандидат, когда Серж вышел.
Сердце его так забилось, так горько и обидно стало, что голос его дрогнул, ирония исчезла.
— Что? — Кэт стряхнула пепел с сигареты «Кент» в пепельницу. — О чем ты?
— Кто это?
— Знакомый...
— Как знакомый?
— Близко.
— Но... Не понимаю! — загорячился кандидат. — Что значит «близко»?
Кэт медленно засмеялась... В эту минуту кандидату захотелось подойти и влепить ей пощечину. Вошел Серж с коньяком и еще с какой-то бутылкой.
— Я нашел там виски, — сказал он. — Я, пожалуй, займусь виски. У тебя есть содовая?
— Там же, внизу.
Серж поставил бутылки и опять медленно отбыл на кухню.
— В чем дело? — совсем зло спросил кандидат. — Кто это?
— Мой старый знакомый, я же сказала. Друг, если угодно. А что?
— Не понимаю... — кандидат опять потерялся, и было очень больно. — У нас, кажется, были не те отношения...
— Тебе было плохо со мной?
— Но я считал, что... Не понимаю! Ничего не понимаю!
— Ты считал, что ты единственный и неповторимый?
— Значит, между нами все? — очень глупо спросил кандидат. И сам опять обозлился на свою глупость.
— Почему? — спросила Кэт. — Ты можешь приходить...
— По графику, что ли?
— Не надо хамить, — устало и медленно сказала Кэт.
«Не уйду! — решил кандидат. — Что будет, то и будь. Я вам покажу... Сан-Франциско!»
Вошел Серж с содовой. У него были покатые мощные плечи и обширная грудь.
— Вам коньяк или виски? — спросил он вежливо и снисходительно; он чувствовал себя в этой квартирке вполне хозяином.
«Чего же он-то не обижается, что еще вчера хозяином тут был я? — изумлялся кандидат. — Это ж надо так войти в роль... сверхсовременных людей. Или это уж скотство какое-то».
— Мне бы водки, — сказал кандидат; он с отчаяния пошел на рискованный шаг: решил выпить хорошенько и, может быть, сказать этим «джентльменам» всю правду о них. Но он мало пил, совсем почти не пил, и скоро пьянел. Однако нарочно потребовал водки — в этом был некий вызов, и это его устраивало. — Есть в этом доме водка?
— Есть? — спросил Серж хозяйку. При этом не скрыл снисходительной усмешки.
— Нет, — кратко сказала Кэт.
— Ну, тогда виски, — сказал кандидат. — С содовой, — он тоже пристроился играть «джентльмена», и Кэт, он видел, поняла это, а Серж не понимал пока, думал, что кандидат пыжится за ними и делает это плохо, поэтому он становился все более вежливым с Мишелем, все более ироничным и снисходительным.
— Как съездили? — спросила Кэт Сержа. Развернула цветную бумажку, взяла что-то в рот и стала жевать. И дальше она все время жевала, даже когда говорила. Жевала тоже медленно. — Интересно было?
— Было недурно.
— Кто был?
— Были Алка с Владиком, Радик... Еще двое, ты их не знаешь.
— Радик один был?
— Один. Было недурно. Погода несколько портила пейзаж...
— Почему Радик был один?
— Ты же знаешь Радика! Настроение — побыть одному. Вообще недурно было, — говоря это, Серж налил в три хрустальные рюмки; себе и Кэт умело брызнул из сифона содовой, кандидату пододвинул сифон, чтобы тот сам разбавил себе, как найдет нужным. Кандидат принципиально не стал разбавлять.
Кэт чуть отпила и опять закурила. Серж выпил половину, закурил тоже и откинулся на спинку стула, и даже стул наклонил назад. Кандидат шарахнул всю рюмку и крякнул.
Кэт и Серж продолжали беседовать.
— Что делали? — спросила Кэт.
— Ну, сама знаешь... В пасмурную погоду дулись в преферанс. Кстати, — оживился Серж, — потом, знаешь, кто приехал? Сивый!
— Да?
— Подкатывает мотор, смотрим — вылезает Сивый. В пылище!.. Выволакивает из багажника ящик шампанского... «Закуска — ваша!» — орет.
— Сивый один был? — спросил кандидат.
На него удивленно посмотрели.
— Сивый был один, — сказал Серж, несколько озадаченный.
— Что это он? — удивился кандидат Мишель. — Сдурел, что ли, один ездит.
— Вы знаете Сивого? — заинтересовался Серж.
— Ну, мерин такой... сероватый, срыжа.
— Не надо хамить, Мишель, — медленно, без всякой, впрочем, тревоги сказала Кэт.
Серж пристально посмотрел на Мишеля.
— Еще, что ли, врежем? — спросил Мишель. И взял бутылку с виски, взял другую рюмку, побольше, набухал полную. — Ну, со знакомством? — подержал рюмку, ожидая, не присоединятся ли к нему... К нему не присоединились, Мишель выпил один. — Кхух!.. — выдохнул он. — Обожаю виски. У вас «Кент»? Позвольте?..
Серж пододвинул ему пачку.
— Не фонтан сигареты, да? — сказал Мишель, неумело закуривая, — он не курил.
— У вас есть что-нибудь лучше? — спросил Серж.
— «Мальборо», дома оставил, — изо всех сил медленно и лениво сказал кандидат. Он тоже откинулся назад со стулом и стал рискованно покачиваться. — На электрооргане. Вышел уже и хватился: где же у меня «Мальборо»-то? Потом вспомнил: играл на электрооргане и там, наверно, оставил. Ну, думаю, у Кэт кто-нибудь будет, я стрельну. У вас есть электроорган? — спросил он Сержа.
— Нет, у меня есть балалайка.
— Фи-и... и вы на ней играете?
— Да, я на ней играю.
— И как на это смотрит Сивый?
— Сивый... Слушает и плачет.
— И Радик плачет? Что же вы такое играете, что они плачут?
— «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан».
— Прекрасная мелодия... Чего же тут плакать? Хотя... понятно: кадры. Вообще, как сейчас обстоят дела с кадрами? По-моему, неплохо? Как Сивый на этот счет думает?
Кэт перестала жевать и с интересом смотрела на Мишеля.
Серж в упор разглядывал сухопарого кандидата... Не знал, как все это понимать.
Кандидат катастрофически пьянел. Злое мстительное чувство ослабло, ему стало весело, просто смешно.
— Ну-с, как Сивый думает о проблеме кадров? — опять спросил он Сержа.
— Сивый? — переспросил Серж. И в голосе его зазвучала угрожающая нотка. — Сивый думает, что за...
— Серж! — сказала Кэт.
— А призы Сивый берет? — продолжал расспрашивать кандидат.
— Берет. Хотите, я вам покажу парочку его призов?
— А когда же он думает? — не унимался кандидат. — Во время рысистых испытаний?
Серж требовательно посмотрел на Кэт: он больше не мог терпеть.
— Мишель, не надо хамить, — нормально, не лениво, сказала Кэт.
— А кто хамит? — удивился Мишель. — Мы просто беседуем. Скажите, пожалуйста, много было народу?
Серж молчал.
— Вы не заметили, Вороной был там или нет? Кстати, как Сивый чувствует себя в самолете? Не ржет от удовольствия? А то я с Вороным летал однажды, он как заржет!..
— Ну, хватит, — решительно сказал Серж. И встал. — Сейчас ты у меня заржешь... — и схватил кандидата короткой сильной рукой, и поволок к выходу.
— Серж, не очень там, — сказала Кэт.
Очки у кандидата слетели, хрустнули под ногами... Он хотел оглянуться на Кэт, но не успел — вылетел в коридор. За ним вышел Серж и ударил его в челюсть. Кандидат стукнулся головой об стенку, но — странно — не ощутил боли. Серж еще раз ударил его, на этот раз по зубам... И теперь больно не стало, только стало солоно во рту и тесно.
«Как же ты жесток!.. — с омерзением подумал беспомощный человек, смутно видя перед собой того, кто бил. — Как ты гадок».
— Еще? — спросил Серж.
— Давай, — сказал кандидат.
Еще некоторое время смутно маячила перед ним квадратная туша Сержа; потом она исчезла... Послышались удаляющиеся шаги.
— Привет Сивому! — сказал кандидат.
Шаги остановились... С полминуты, наверно лестница молчала в пустоте, потом открылась дверь и закрылась; щелкнул замок.
Кандидат достал платок, вытер окровавленный рот и стал ощупью спускаться вниз по лестнице. Странное у него было чувство: и горько было, и гадко, и в то же время он с облегчением думал, что теперь не надо сюда приходить. То, что оставалось там, за спиной, — ласки Кэт, сегодняшнее унижение — это как больница, было опасно, был бред, а теперь — скорей отсюда и не оглядываться.
«О-о! — подумал о себе кандидат Михаил Александрович. — Ну как, Мишель?»